Тем, что я стала научным работником, искусствоведом, я в наибольшей степени обязана своему происхождению. У меня за плечами три поколения русской интеллигенции, традиция занятий наукой, искусством, издательским делом. Мой прадед по материнской линии Валериан Николаевич Ширяев , ректор Ярославского университета, видный ученый-юрист, чьи труды и сегодня оказались актуальны для историков-правоведов. Дед по отцовской линии, Дмитрий Анисимович Богемский – литератор, эстрадник, издавал первый в России журнал, посвященный начинавшей завоевывать мир записанной музыке – «Граммофонный мир». Мои родители Аглая Сергеевна и Георгий Дмитриевич Богемские были переводчиками с итальянского языка, отец был в свое время первым специалистом по итальянскому кино. Семейный «итальянизм» объясняется тем, что сразу после второй мировой войны мои родители прожили довольно долго в Италии ( отец был дипломатом). Я родилась в Риме, и думаю это тоже сыграло немалую роль в моей склонности к искусству (по требованию органов внутренних дел, когда в 16 лет я получала паспорт, мне было проставлено в графе «место рождения» – Москва).

Родители привели меня в Музей изобразительных искусств им.А.С.Пушкина, когда там после многих лет запрета, открылась выставка французской живописи – собрания Музея Нового западного искусства, который был закрыт в 1940-е гг. , а коллекция его разделенная между Пушкинским и Эрмитажем, хранилась в запасниках.

Так я полюбила импрессионизм, изучение которого стало моей первой специализаций как историка искусства. Моя мама в тот период работала в Институте истории искусств в секторе, которым руководил Г.А.Недошивин. И я тоже захотела работать в этом Институте, где и служу много лет по настоящий день.

Большое влияние на меня оказало знакомство с двумя старинными подругами Екатериной Робертовной Классон и Ниной Викторовной Яворской, тесное общение с ними было связано с работой над объемными сборниками документов в переводе с французского языка (см. список публикаций).Исследователь французского искусства 19-20 вв. Яворская была женой директора Музея Нового западного искусства – Б.Н.Терновца, а Екатерина Робертовна – В.Я.Парнаха, поэта, танцовщика, человека, первым пропагандировавшего в России джаз. Е.Р.Классон – в прошлом художница, член общества «Цех живописцев», уничтожила почти все свои работы, когда общество было ликвидировано и обратилась к переводческой деятельности. Исследователь живописи 1930-х неутомимая О.И.Ротенберг, зная о моей дружбе с Классон, думала, что работы в действительности спрятаны, а мне известно, где они, и неоднократно пыталась выпытать у меня эту несуществующую тайну.

В молодости Нина Викторовна и Екатерина Робертовна принадлежали к самым передовым художественным кругам, были связаны с европейской культурной жизнью ( их мужья познакомились друг с другом в мастерской Дж.Де Кирико), и благодаря их вниманию, терпеливому наставничеству, интересу ко мне, я почувствовала себя прямой наследницей первых русских исследователей нового французского искусства.

К сожалению, возможности изучения зарубежного искусства в 1970-е гг. были ограничены, поездки за рубеж были доступны только специалистам, подтверждавшим свою лояльность советскому режиму и начальству, И я решила, что у меня лично перспектив в этом отношении нет.

Как и многие люди моего круга, сознательно отказывавшиеся от социальных ролей, предлагавшихся господствовавшей системой ( вплоть до того, что работали лифтерами и дворниками), я предпочла перенести научные занятия в маргинальную область: изучать самодеятельность, а зарубежным искусством заниматься как автор научно-популярных текстов.

Самодеятельность была в 1980-е годы еще хорошо финансировавшейся, но уже слабо контролируемой частью государственной политики. Благодаря работе в Институте, в Комиссиях по самодеятельному творчеству МОСХа и Союза Художников, командировкам по линии ВЦСПС я получила возможность много ездить по своей стране и изучать не только самодеятельное искусство, но и саму жизнь в советском обществе.

Работая в оргкомитетах огромных всесоюзных и республиканских выставок я постоянно знакомилась с колоссальным материалом продукции самоучек, который только с годами сумела «переварить» и оценить. Изучение истории самодеятельности в кругу коллег по сектору помогло моему формированию как исследователя.

Пониманию процессов, происходивших в художественной жизни, способствовала дружба с художниками Н.И.Нестеровой и М.В.Ивановым. Они же открыли мне глаза на ценности живописного мастерства.

После того, как советский строй рухнул и появилась возможность свободно общаться, у меня наладились связи с зарубежными коллегами. Они помогли мне увидеть наивное искусство России в мировом контексте, понять связи между искусством аутсайдеров и мейнстримом. Жизненным и профессиональным примером для меня стали Шарлотта Цандер, директор частного Музея наивного искусства в Германии и знакомая мне лишь по переписке Джейн Каллир(США), потомственная галеристка, автор книг и регулярных художественных обзоров. Моя любовь к наивному искусству была принята как пароль для проникновения в разветвленное по всему миру и похожее на тайный орден сообщество музейщиков, художников, галеристов, коллекционеров, которые обладают тем же вкусом.

На протяжении 35 лет своей работы я была организатором множества выставок, художественных ярмарок, членом художественных жюри в России и за рубежом , читала лекции, занималась административной работой.

Моя научная карьера отражена в списке основных публикаций.